В каждой из трех упомянутых повестей о «бегствах» любовник и обманутый муж связаны
родственными отношениями по женской линии: любовник приходится этому мужу
племянником. Мы уже отмечали двойственную природу племянника в разных обществах
и особые взаимоотношения между ним и братом его матери. Вообще дядя по матери —
своего рода матрилинейный отец матрилинейного сына, и племяннику зачастую
дозволено весьма бесцеремонно обращаться с дядей и его имуществом
Следует отметить и особую связь любовника с Иным миром. Так, Диармайд «сын Донна»
родом из Западного Мунстера, а другом его и покровителем при похищении Грайне был
Мак Ок (из Племен богини Дану), приемный сын и посланец сверхъестественного
возлюбленного Этайн. Дар чудесного пения, от которого коровы давали на две трети
больше молока, Найси также разделял с Племенами богини. В континентальной
литературе Тристан считался сыном Бланшефлер, подобно тому как Эрот считался сыном
Афродиты, которую на Крите называли «госпожа цветов» (Anthia), а это имя роднит ее с
матерью Тристана. Бланшефлер умерла во время родов, на корабле в открытом море,
младенец был вырезан из ее чрева. В немецкой поэме XII в. Ланселот, вечный
возлюбленный королевы Гвиневеры, был похищен в возрасте одного года и воспитан
Дамой Озера в Стране Девушек (meidelant). Итак, можно сделать вывод, мужчина, к
которому обращает свои чувства женщина, пережившая разочарование в законном браке,
в силу женственной своей природы и связи с Иным миром является персонификацией
сверхъестественного любовника — одного из прекрасных ликом гандхарвов, —
разрушителя земного брака. Но, говоря о женственности этого персонажа, мы имеем в
виду не женоподобного мужчину, в котором мужская сторона естества полностью
подавлена, а «мужчину женщины». В этой связи Г. Циммер говорит о Ланселоте, что он
«представлял собой нечто весьма отличное от своих спутников — идеальных
средневековых героев, нечто куда менее сиюминутное, глубоко человечное и постоянное.
Сэр Ланселот есть инкарнация идеала мужчины, который бытует не в мужском мире
социальной деятельности, но в надеждах и мечтах женщин». Рассказы о героическом
сватовстве являют собой мифологическую инверсию брака с мужской точки зрения, тогда
как повести о похищениях и бегствах можно назвать мифологической инверсией брака с
точки зрения женщины
Такая интерпретация объясняет и призыв к верности, присущий тем и другим повестям, и
тот факт, что в повестях последнего типа обманутый муж вызывает не больше симпатии,
чем отец невесты в рассказах о героическом сватовстве. Симпатия всегда на стороне
беглецов, и прилагаются огромные усилия, чтобы оправдать героя. Он — жертва
судьбы, которая проявляет свою власть над ним, заставляя его ненароком выпить
любовный напиток, открыв чудесную родинку у него на лбу или явив краски его облика
на фоне зимнего пейзажа. Она (женщина) настолько охвачена страстью, что вопросы
виновности и невиновности для нее просто не существуют. Она сама принуждает героя
бежать с нею, а он разрывается между двумя несоединимыми обязанностями —
лояльностью к родичу и любовью, внушенной женою этого родича. Он покроет себя
позором, если откажется уйти с этой женщиной и если согласится на это. Вот почему он
прибегает к совету друзей, и, подчиняясь скорее их воле, чем своей собственной, очертя
голову идет по пути, уготованному ему судьбой. В отдельных фольклорных версиях
повести о Диармайде и Грайне говорится, что Диармайд противится гейсам, которые
налагает на него Грайне, и с этой целью ставит перед Грайне «невыполнимую задачу».
Он велит ей явиться перед ним ни днем, ни ночью, ни одетой, ни голой, ни пешком, ни
на лошади, ни в одиночку, ни в обществе кого-либо. Тогда она идет к колдунье,
получает от нее в дар чудесную одежду, сотканную из недр горы, и с наступлением
сумерек едет к возлюбленному верхом на козле. Существует несколько разработок этого
мотива, например: «Я не возьму тебя добром, я не возьму тебя и силой; я не возьму тебя
на улице, я не возьму тебя и в доме; я не возьму тебя пешей, я не возьму тебя и сидящей
на лошади», — сказалон ей. Однажды утром Грайне крикнула ему: «Эй, Диармайд, ты
дома? Смотри! — Она стояла между двумя дверными косяками на спине козла. — Вот
я не в доме и не на улице, я не пешая и не на лошади, значит, должен ты взять меня и
уйти со мной». Благодаря этому Диармайд ритуально освобожден от своей вины. Ведь
если он не увел Грайне ни днем, ни ночью, ни пешком, ни на лошади и т. д. — значит,
он вовсе не делал того, что сделал. Здесь мы также видим символическую апологию
любви Грайне, любви, которая превыше законов обычного человеческого бытия и сама
есть закон.
Некоторые ученые отмечали сходство между майской обрядностью, распространенной в
Европе, и весенними ритуалами в средиземноморских культах Великой Матери и ее
юного супруга, умирающего и воскресающего бога. Главную роль в этих ритуалах
играла женщина. К. Б. Льюис прямо возводит образ «майской королевы» и сексуальные
вольности, традиционно практикуемые в этом месяце, к фригийскому культу богини
Кибелы, который был известен в Европе в Римскую эпоху. Это была «богиня любви, в