Наследие кельтов. Древняя традиция в Ирландии и Уэ - Страница 113


К оглавлению

113

В каждой из трех упомянутых повестей о «бегствах» любовник и обманутый муж связаны

родственными отношениями по женской линии: любовник приходится этому мужу

племянником. Мы уже отмечали двойственную природу племянника в разных обществах

и особые взаимоотношения между ним и братом его матери. Вообще дядя по матери —

своего рода матрилинейный отец матрилинейного сына, и племяннику зачастую

дозволено весьма бесцеремонно обращаться с дядей и его имуществом

Следует отметить и особую связь любовника с Иным миром. Так, Диармайд «сын Донна»

родом из Западного Мунстера, а другом его и покровителем при похищении Грайне был

Мак Ок (из Племен богини Дану), приемный сын и посланец сверхъестественного

возлюбленного Этайн. Дар чудесного пения, от которого коровы давали на две трети

больше молока, Найси также разделял с Племенами богини. В континентальной

литературе Тристан считался сыном Бланшефлер, подобно тому как Эрот считался сыном

Афродиты, которую на Крите называли «госпожа цветов» (Anthia), а это имя роднит ее с

матерью Тристана. Бланшефлер умерла во время родов, на корабле в открытом море,

младенец был вырезан из ее чрева. В немецкой поэме XII в. Ланселот, вечный

возлюбленный королевы Гвиневеры, был похищен в возрасте одного года и воспитан

Дамой Озера в Стране Девушек (meidelant). Итак, можно сделать вывод, мужчина, к

которому обращает свои чувства женщина, пережившая разочарование в законном браке,

в силу женственной своей природы и связи с Иным миром является персонификацией

сверхъестественного любовника — одного из прекрасных ликом гандхарвов, —

разрушителя земного брака. Но, говоря о женственности этого персонажа, мы имеем в

виду не женоподобного мужчину, в котором мужская сторона естества полностью

подавлена, а «мужчину женщины». В этой связи Г. Циммер говорит о Ланселоте, что он

«представлял собой нечто весьма отличное от своих спутников — идеальных

средневековых героев, нечто куда менее сиюминутное, глубоко человечное и постоянное.

Сэр Ланселот есть инкарнация идеала мужчины, который бытует не в мужском мире

социальной деятельности, но в надеждах и мечтах женщин». Рассказы о героическом

сватовстве являют собой мифологическую инверсию брака с мужской точки зрения, тогда

как повести о похищениях и бегствах можно назвать мифологической инверсией брака с

точки зрения женщины

Такая интерпретация объясняет и призыв к верности, присущий тем и другим повестям, и

тот факт, что в повестях последнего типа обманутый муж вызывает не больше симпатии,

чем отец невесты в рассказах о героическом сватовстве. Симпатия всегда на стороне

беглецов, и прилагаются огромные усилия, чтобы оправдать героя. Он — жертва

судьбы, которая проявляет свою власть над ним, заставляя его ненароком выпить

любовный напиток, открыв чудесную родинку у него на лбу или явив краски его облика

на фоне зимнего пейзажа. Она (женщина) настолько охвачена страстью, что вопросы

виновности и невиновности для нее просто не существуют. Она сама принуждает героя

бежать с нею, а он разрывается между двумя несоединимыми обязанностями —

лояльностью к родичу и любовью, внушенной женою этого родича. Он покроет себя

позором, если откажется уйти с этой женщиной и если согласится на это. Вот почему он

прибегает к совету друзей, и, подчиняясь скорее их воле, чем своей собственной, очертя

голову идет по пути, уготованному ему судьбой. В отдельных фольклорных версиях

повести о Диармайде и Грайне говорится, что Диармайд противится гейсам, которые

налагает на него Грайне, и с этой целью ставит перед Грайне «невыполнимую задачу».

Он велит ей явиться перед ним ни днем, ни ночью, ни одетой, ни голой, ни пешком, ни

на лошади, ни в одиночку, ни в обществе кого-либо. Тогда она идет к колдунье,

получает от нее в дар чудесную одежду, сотканную из недр горы, и с наступлением

сумерек едет к возлюбленному верхом на козле. Существует несколько разработок этого

мотива, например: «Я не возьму тебя добром, я не возьму тебя и силой; я не возьму тебя

на улице, я не возьму тебя и в доме; я не возьму тебя пешей, я не возьму тебя и сидящей

на лошади», — сказалон ей. Однажды утром Грайне крикнула ему: «Эй, Диармайд, ты

дома? Смотри! — Она стояла между двумя дверными косяками на спине козла. — Вот

я не в доме и не на улице, я не пешая и не на лошади, значит, должен ты взять меня и

уйти со мной». Благодаря этому Диармайд ритуально освобожден от своей вины. Ведь

если он не увел Грайне ни днем, ни ночью, ни пешком, ни на лошади и т. д. — значит,

он вовсе не делал того, что сделал. Здесь мы также видим символическую апологию

любви Грайне, любви, которая превыше законов обычного человеческого бытия и сама

есть закон.

Некоторые ученые отмечали сходство между майской обрядностью, распространенной в

Европе, и весенними ритуалами в средиземноморских культах Великой Матери и ее

юного супруга, умирающего и воскресающего бога. Главную роль в этих ритуалах

играла женщина. К. Б. Льюис прямо возводит образ «майской королевы» и сексуальные

вольности, традиционно практикуемые в этом месяце, к фригийскому культу богини

Кибелы, который был известен в Европе в Римскую эпоху. Это была «богиня любви, в

113